Леонтьев и поляки
Специально для наших славистов ;)

"В Тульче Леонтьев посетил польского патриота Воронича, служащего французского консульства, хотя мог этого визита не делать: русские консулы обычно игнорировали поляков, состоявших на иностранной дипломатической службе. Когда-то Воронич был противником сильным, опасным, а теперь это — старик, полутруп, но его большие глаза сверкали ненавистью к москалю. «Мне понравился этот враг, этот человек, еще не умерший духом в полумертвом теле» , — замечает Леонтьев. Он также заявляет, что любит польских врагов России, как Печорин любил своих личных врагов, — не по-христиански, а потому, что они его забавляют, волнуют кровь... Он говорит, что при этом всякому мыслящему, живому и бодрому человеку должны особенно нравиться противники способные, даровитые, замечательные...
Позднее ему удалось «вспугнуть» одного такого достойного противника, которого он называет Каминским. Тот приехал в Тульчу, с тем чтобы войти в тайные сношения с русскими староверами и потом — явиться в Россию под именем Петра III! Проект очень уж фантастический, и, может быть, существовал он только в доносе на этого Каминского! Леонтьев его долго разыскивал и наконец случайно встретился с ним в кофейне. Поляк этот именовался теперь Гольденбергом, и это было Леонтьеву известно. Делая вид, что его не знает, Леонтьев сказал, что любит польский гимн, любит мазурку и вообще все польское, но вместе с тем он отлично знает, что из всего польского «геройства и молодечества ничего все-таки не выйдет» . Это был удар не в бровь, а в глаз. Каминский, вероятно, готов был растерзать дерзкого москаля, но вместе с тем он понял, что не может бороться с русским консулом и вскоре же покинул Тульчу.
Леонтьев часто бывал у другого польского эмигранта, тоже служившего у французов, у старика Жуковского; этот «приятный и лукавый патриарх» русских не чуждался, от политики отошел, хотя при случае, вероятно, «помогал своим». Леонтьев знает, что ему доверять нельзя, и его веселит, что иногда надо играть с этим патриархом в прятки.
Все же по сравнению с адрианопольскими львами и тиграми польской эмиграции из отрядов Садык-паши (Чайковского), тульчинские поляки, за немногими исключениями, — мелочь. Один из них, «интеллигентный пролетарий» Домбровский, работавший маляром, однажды на улице обозвал русского консула русской свиньей! Сулейман-паша, друживший с Леонтьевым, тотчас же оказал ему «жестокосердную любезность» (выражение это леонтьевское!) — он арестовал Домбровского и сказал ему: «Ты будешь сидеть в тюрьме <…> пока сам г. консул простит тебе...» Леонтьев же продержал его в заключении не более недели....
...Другой поляк, пролетарий неинтеллигентный, из ненависти к России разбил молотком принадлежавшую Леонтьеву вешалку для часов из розового дерева со столбиками из слоновой кости — драгоценный для него подарок матери. Взбешенный Леонтьев уже подумывал — а не подкупить ли ему отчаяных греков-кефалонитов, которые за известную мзду готовы кого угодно избить и даже убить. Но явилась мать поляка, кухарка из австрийского агентства Ллойда, и пообещала — сын ее, искусный токарь, починит разбитую вещицу, что он и сделал. Леонтьев и польский ремесленник встретились друзьями, уже не в Тульче, а около Салоник.
Леонтьев так оканчивает эту «историю»: когда ему случается взглянуть на эту починенную вешалку, он сразу же с умилением вспоминает и свою русскую мать, и ту польскую мать. Между тем ничего трогательного Леонтьев не любил и Нерона предпочитал Акакию Акакиевичу!
...
Леонтьеву особенно нравился один старообрядец, старшина рыбачьей артели. Зимой работы не было, и все свои немалые барыши старик тратил на провизию и горячительные напитки для артельной молодежи, которая оставалась с ним жить; все они напропалую кутили, распевали песни, угощали хохлушек... Этот образ старообрядческого Анакреона как-то не вяжется с обычным представлением о ревнителях старой веры, но, по-видимому, такие «типы» в Тульче встречались. Леонтьев с одобрением замечает, что об этом рыбаке-старообрядце ему с восторгом рассказывал один польский эмигрант, тогда как знакомый купец-грек восхищался болгарским крестьянином-кулаком, который зарывал деньги в землю. Тут же Леонтьев делает вывод: «И греки, и болгары по духу домашней жизни своей одинаково буржуа, одинаково расположены к тому, что сами же немцы называют филистерством. Тогда как размашистые рыцарские вкусы польского шляхтича ближе подходят к казачьей ширине великоросса». Все сочувствие Леонтьева, конечно, на стороне последних, т. е. католиков-поляков и русских старообрядцев, из России эмигрировавших! "

(Post a new comment)

	fanat_evrasii 2004-03-23 12:24 pm UTC (link)
	Спасибо. (Reply to this)(Thread)

	kmartynov 2004-03-23 12:30 pm UTC (link)
	Не за что, довольно забавные эти истории. Еще с поляками он пересекался в Варшаве, когда работал там в газете. Но это было потом. (Reply to this)(Parent)