(продолжение)
— Здравствуйте, господин капитан Куккола! — весело сказал он,
поднося ладонь к шапке: Здравствуйте, господа!
За столом сидели три офицера в расстегнутых мундирах. Они, приподнявшись, учтиво приветствовали Юрия.
— Еду в полк, — сказал Юрий. — Проклятая машина испортилась, запоздал и голоден, как тысяча чертей!
Капитан, обрюзгший, коротенький, с рыжими, чрезвычайно густыми усами, кликнул вестового, и скоро на столе перед Юрием очутилась тарелка чечевицы, кусок грязнобурого хлеба и бутылка вина.
«Э, господа, у вас не очень весело с пищей, — подумал он. — Но почему вы молчите? Мне это не нравится. Пропуск, добытый на шоссе, провел меня сквозь заставы Часовые, услышав пропуск, показали мне штаб полка и сообщили фамилию капитана. И теперь вы должны говорить со мною, как можно откровеннее».
Он пил вино, жадно ел чечевицу и оживленно говорил о том, как солдаты его полка «лихо бьют проклятых москалей», как он доволен, что снова возвращается в родной полк.
Офицеры пристально смотрели на него и молчали.
Верхоглядова начало тревожить это молчание. Он стукнул стаканом по столу и храбро соврал, что с ним должен был приехать господин Тангер, но, к сожалению, его задержали срочные дела.
Неожиданно офицеры повеселели: видимо, имя господина Тангера им было известно. Лейтенант, громко шлепая мясистыми губами, спросил, не хочет ли господин майор еще вина. Нет, он больше не хотел вина. И вдруг Юрий похолодел. Господин майор! На нем шинель майора, а каждый, кто взглянет на его розовое, нежное лицо, покрытое светлым пушком, поймет, что ему не больше двадцати лет.
«Нужно смываться, — подумал Юрий. — Пока не поздно, нужно убегать. Надеюсь, что Седых и Болотов в срок доставят материалы».
И любезно улыбнувшись, он спросил капитана:
— Как, господин капитан, дела? Видимо, ваши молодцы бьют москалей, как рябчиков?
Капитан погладил усы и шумно вздохнул, а лейтенант, угрюмо сверкая маленькими, глубоко запавшими в орбиты глазами, сказал:
- Этих москалей не так уж легко бить, господин майор!
— Только не господин майор! -и Верхоглядов с отчаянием замотал головой. — Я всего лишь скромный лейтенант. Но утром у меня сгорела шинель, — согласитесь, господа, какая глупая история! — и мне пришлось взять чужую шинель. Майорскую шинель! Я — самозванец, господа!
Лейтенант взглянул на своего соседа, — тоже лейтенанта, невзрачного, беззубого, болезненного вида офицера и улыбнулся.
— Да, много разных происшествий, — сказал он, глупо улыбаясь,— жена пишет...
— Нет, господа, я ничего не по-
нимаю, - сказал внезапно капитан по-немецки, обращаясь к офицерам.
- Осмелюсь спросить, чего не понимает господин капитан Кукко-ла? — беспечно воскликнул Юрий.
— Вы хорошо говорите по-немецки, — строго похвалил его капитан. — Я не понимаю, — он вышел из-за стола... — не понимаю, почему лейтенант финляндской армии не молится богу перед принятием пищи? Ужели у нас в армии завелись проклятые атеисты?
Юрий покраснел. «Фу, чорт, я забыл, что они...» Вскочив, он забормотал:
- Прошу прощения, господин капитан Куккола. Фронт! — он смущенно улыбнулся. — Огрубел!
— Забыть бога! — ворчал капитан, шагая по комнате. — А на кого надеяться нам в борьбе против москалей?
Офицеры сидели, глядя на блестящие, крашенные желтой краской доски стола. От Юрия не ускользнуло, что они иронически улыбались. Он решил, что они посмеиваются над капитаном и не очень сильно надеются на помощь господа-бога.
Юрий осмелел и, развязно развалившись на скамейке, начал поспешно говорить о том, что мельком успел прочитать на шоссе в бумагах майора. Он предполагал, что полевая сумка майора поможет ему рассеять подозрения офицеров.
Лучше бы ему промолчать! Это были секретные материалы, которые скромный лейтенант финской армии не мог знать. А если бы и знал, то, конечно, не имел права рассказывать об этом офицерам, которых видел первый раз в жизни.
Удивленно взглянув на Юрия, капитан и лейтенанты так и оцепенели. Они были очень смешны в этот момент, но Юрию совсем не хотелось смеяться над ними. «Я свалял дурака, — подумал он, — разведчик должен быть молчаливым!»
Дверь приоткрылась, и низкорослый офицер заглянул в комнату.
- Приказ по дивизии у вас?
- А! — недовольно сказал капитан, - подождите! — он протянул руку к лежащей на окне сумке, но не взял ее, а медленно, растягивая слова, произнес по-русски:
- Шпион! Господа, он — русский шпион!
Верхоглядов, улыбаясь, смотрел на капитана, и ему казалось, что он не смутился, что на его лице не дрогнул ни один мускул. Но, может быть, это только ему казалось? Может быть, испарина испуга покрыла его лицо? Жаль, что нет на стене зеркала.
— Не притворяйтесь, вы — русский шпион, — твердо повторил капитан.
- Вы говорите на непонятном мне языке, - сказал Юрий улыбаясь.
Офицеры погтрожали, нахмурились и подошли к капитану.
Теперь длинный дубовый стол отделял его от офицеров. Дверь была позади офицеров. Юрий был прижат столом в угол.
— Разве вы не говорите по-русски? - изумленно спросил капитан,
— Никак нет, господин капитан, я говорю по-фински, по-немецки и очень плохо по-шведски.
Он сделал ошибку: финн не скажет, что он говорит по-фински — на родном языке, — это и так ясно.
Перед ним стояли умные люди. В мутных, водянистого цвета глазах капитана мелькали искорки смеха. Он торжествовал.
— Запирательства бесполезны, — внушительно заметил лейтенант, — сознавайтесь! Вы — шпион! Ведь мы не один год готовились к войне против москалей. Слишком мало офицеров в нашей армии, которые не говорят по-русски. Сейчас все они в тылу. А вы... секретные материалы, о которых вы говорили...
Теперь нужно было действовать. Запирательства действительно бесполезны. Его могли спасти лишь смелость и быстрота.
— Благодарю вас, господин лейтенант, за информацию, — нахально сказал Юрий. — В следующий раз буду знать.
Не успели офицеры вынуть пистолеты, как Юрий кулаком разбил лампу, сильным толчком опрокинул стол, ловко перепрыгнул через него и бросился к дверям. На бегу он схватил с окна полевую сумку капитана.
Морозный воздух обжег его горло, ворвался в легкие, выветрил табак и вино, взбодрил все его тело.
Какое счастье, что на крыльце не было часового! Часовой стоял у ворот, он не заметил Юрия. Теперь ему не нужна шинель. Он торопливо сбросил ее. Теперь ему нужны
хорошие лыжи. Только хорошие лыжи могли спасти его.
Он подбежал к скотному сараю, взял стоящие у дверей лыжи, встал на них и бросился в сад, в снега, в белесую ночную мглу.
Но в это время на крыльцо уже выбежали офицеры и беспорядочные выстрелы взбудоражили ночную тишину.
Юрий взял у сарая финские лыжи. Это были хорошие лыжи, но все же его собственные лыжи, которые он привез на фронт из Ленинграда, были лучше.
Лыжник привыкает к своим лыжам, как скрипач к своей скрипке, как токарь к своему станку, как машинист к своему паровозу.
Но еще было плохо, что финские лыжи были смазаны для мокрого снега, а уже с вечера крепчал мороз и сухой, колкий, словно осколки стекла, снег так и шуршал под лыжами, сдирая, как рубанком, смолу.
Он мог надеяться лишь на сильные ноги, на смелую и умную голову, на крепкое, молодое тело. Разве этого мало? Он выскочил на шоссе, стрелой пересек его и ворвался в лес.
Теперь он бежал так быстро, как не бегал ни разу в жизни: ему нужно было доставить в штаб полевую сумку капитана и спасти свою жизнь, а, право же, для этого стоило потрудиться.
Пуля прожужжала над его головою. Он оглянулся. За ним гнались. Юрий узнал лейтенанта с маленькими, угрюмыми глазами. Вероятно, как злился сейчас лейтенант, какая ненависть к Юрию клокотала в нем. Юрий на бегу вынул пистолет и выстрелил. Мимо. Тогда Юрий понял, что на бегу стрелять не следует, и остановился. Тотчас офицер упал в кусты, воздух около Юрия так и заныл, так и зазвенел от проносившихся пуль.