Субботними утрами я веду речи о том, что философия - это искусство умирать. На самом деле, люди умирают безыскусно, но вот самураи, мученики за идею и философы постановили проводить это мероприятие с большим художественным вкусом.

В оборот по субботам взята группа студентов, которым за полгода предстоит пройти философский курс от досократиков до предположительно Фуко и от онтологии до философии истории - за 64, кажется, часа. Ужаться так можно, если давать кратенькие определения в духе догматическогоо материализма (материализм, по определению одного участника дискуссий, это такая вещественная шняга, я уже говорил, кажется, об этом - но не в этой жизни), а потом подкреплять их примерами - очень быстро. Головы быков Ксенофана оборачиваются критикой представительской демократии: это определяется как антимифологии, - иначе просто никак не успеть.

Днем я был готов беседовать - с еще большим энтузиазмом - о терроризме и эвтаназии, но к счастью, меня не нашли потенциальные жертвы.

Вечером смеемся над социальной теорией. Конец социального, придуманный одним французом, я примерно понял теперь так: у меня так много музыки, самой разной и любой музыки, что я не могу слушать ничего кроме нескольких записей из тех доисторических времен, когда ее не было. Когда другой француз говорит, что капитализм впервые стал контролировать индивида в качестве базового объекта применения власти, я, скорее всего, ошибочно думаю, что это и есть предел контроля. Мы всерьез воспринимаем себя как индивидов именно потому, что мы в этом качестве встроены в определенные производственные и дисциплинарные практики. Будто бы не существует способа еще более уплотнить власть. Индивиды и творческие в особенности личности будут обязательно уничтожены. Невозможно всерьез воспринимать идею свободы и в то же время как индивид я не могу смириться с тем, что необходимо есть. Лишний тут явно этот кухонный революционер - индивидуальность.